В 1985 году я поступил на курсы операторов газовых котельных. Помню, что как раз в это время сообщили о смерти Марка Шагала и его слова на радио «Голос Америки» о «строе, основанном на мертвенной идеалогии». В газовой котельной условия работы были легче, я мог там даже проявлять плёнки и сушить фотографии. Весной отопительный сезон заканчивался, и меня отпускали в отпуск до середины сентября. Я ехал в Москву, в Ленинград и в Литву, чтобы встретиться с друзьями, а потом в астрономическую обсерваторию на Кавказе. 

Обсерватория была небольшим островком свободы, как будто государством в государстве, почти без Советской власти. Я дружил с астрофизиками, фотографировал детей моих новых и старых знакомых, ходил в горы, в общем, наслаждался жизнью. Но в этот год мои зимние сбережения за работу в газовой котельной в Горьком заканчивались, и я искал подработку. Мне предложили работу в обсерваторской котельной на мазуте на время отпуска одного кочегара. Против моего устройства был парторг, который возглавлял также фотоклуб обсерватории. Ему не понравились мои фотографии, по его мнению они были мрачными. Возможно, были и другие причины. Но кочегар был нужен, и меня допустили к работе. Я работал в своей жизни в нескольких котельных на угле, в последние годы – в газовой котельной. Но работа в паровой котельной на мазуте оказалась самой сложной и тяжёлой. Минусы были в том, что паровой котёл мог в любой момент взорваться, если ты упустишь момент, когда вся вода превратится в пар. Ночью приходилось часто просыпаться, чтобы контролировать уровень воды. На такой случай был предусмотрен предохранительный клапан, но в первый же день работы мне сказали, что клапан не открывали 13 лет и просили его не трогать. Во время курсов нам говорили, что клапан должен проверяться (выпускать пар) каждый день: это первое, что ты должен сделать в начале рабочей смены. Кроме того, спать приходилось рядом с гудящим котлом, а запах мазута вызывал головную боль и преследовал меня весь следующий день. Но пути назад не было, мне нужно было отработать только один месяц. За неделю до моего «освобождения» сломался один из двух насосов, подающих мазут. Работать с одним насосом по правилам техники безопасности было запрещено, но правила опять не соблюдались. Мы работали. И в предпоследнюю мою смену напарник сказал, что второй и единственный насос «хлюпает» и вот-вот «загнётся». Я не должен был принимать смену, мы не позвонили бригадиру, не сказали о возможной аварийной ситуации. И в три часа ночи это случилось. Мотор заглох, стало тихо-тихо. Я понимал, что если мотор не запустить, мазут застынет в трубах. Звонить начальству ночью я не решился. Через три часа пришёл мой сменщик. Как он кричал, как он меня ругал!.. 

За пятнадцать минут он смог починить насос. Прогонит ли насос уже застывающий мазут? Минуты томительного ожидания. И... получилось! Худшего удалось избежать. 

И вот последняя смена. До окончания смены осталось меньше часа. Я закрываю задвижку котла, чтобы повысить температуру воды, и забываю об этом. Прогуливаюсь вокруг здания котельной, предвкушая окончание этой месячной муки. Вдруг я вижу, что котел начинает дрожать, издавая низкий гудящий звук. Я вспоминаю, что не открыл задвижку. Забыл о ней. Что будет? Всё взлетит на воздух? И тут я слышу громкий звук выходящего пара: открылся предохранительный клапан, который не открывали 13 лет. Я (и котельная) спасены. 

Я вернулся в Горький, работал в газовой котельной посменно, а в свободное время фотографировал детей своих друзей и музыкантов. Один раз я снимал камерный хор из Свердловска, они уезжали на другой день, и я обещал принести готовые фотографии к поезду. Я разложил фотографии в купе, показал им также фото других музыкантов. Вдруг мы увидели, что наш поезд поехал. Я спешно стал собирать фотографии в дипломат, выбежал в тамбур и увидел, что поезд уже набрал скорость. Платформа бежала всё быстрее и быстрее. "Прыгайте!!" - закричала проводница. Я прыгнул! ... Я читал об этом в книгах, но никогда не испытывал это сам. Прямо передо мной была уже не ровная платформа, а вставшая на дыбы и со всей силы бросившая меня вперёд. Я поднял голову и увидел лицо проводницы удалявшегося вагона. Я лежал в снежном сугробе в двух метрах от металлической решётки, заканчивающей платформу. Я почувствовал сильную боль в левом плече, но я был жив. Если бы я прыгнул на долю секунды позднее, то пробил бы эту решётку головой. Сугроб снега в конце платформы (слава богу, что это случилось зимой),смягчил удар, и я только вывихнул плечо. Дипломат раскрылся, фотографии были разбросаны вокруг по снегу. Я с трудом поднялся и стал собирать фотографии. Пальто было всё в снегу, левая рука висела, как плеть. Я медленно прошёл в зал ожидания и обратился в травматологический пункт. Врач вправил мне вывих и закрепил руку повязкой. 

Больше я не буду прыгать с идущего поезда.