Старообрядцы, 1988 - 1998 

 

Великий Раскол, потрясший Россию во второй половине XVII века, разделил российское общество на два лагеря. Хранителями прежнего духовного идеала стали старообрядцы.

Патриарх Никон при поддержке царя Алексея Романова произвели реформу церковных обрядов, стремясь соответствовать тогдашней греческой православной традиции. Протопоп Аввакум и его последователи, сплотившись вокруг старого обряда, фактически отстаивали достоинство личности против государственного произвола. Власть говорила старообрядцам: «То, как веришь ты, как верили твои отцы и деды – это все ерунда… А вот, что мы тебе сейчас прикажем, - то и будет твоей верой». «Этому не бывать» - отвечали староверы, на которых за их отказ подчиниться государство применило всю мощь своего репрессивного аппарата. Тысячи людей были казнены на площадях и в застенках, сожжены в срубах и отправлены на каторгу, десятки тысяч бежали за пределы России и глухие леса своего отечества, унося с собой старые иконы и книги, стародавный уклад и народную соборность, чтобы там, в лесных пустынях возродить очаги святой Руси, сохранить подлинную русскую национальную культуру и духовность.

Пять старообрядок на озере Светлояр, 1991

 

Озеро Светлояр, 1991 

 

Лесной алтарь, озеро Светлояр, 1990
 

 

Карп Никифорович Кузнецов, Шахунья, 1988

В 1988 году я в первый раз поехал штатным фотографом в экспедицию по старообрядчеству в Нижегородской области. В составе группы были преподаватели и студенты университетов Москвы, Нижнего Новгорода и Санкт-Петербурга. 

На севере области в небольшом городке Шахунья жил Карп Никифорович Кузнецов. День был субботний, и мы отправились к нему в гости. Нас встретил красивый дедушка невысокого роста с длинной белой бородой. Лицо его было розовым после бани, от этого он казался намного моложе своих 89 лет. Карп Никифорович предложил нам отведать щей, которые приготовила его жена. После обеда мы беседовали о вере, традициях, читали друг другу древлеправославные книги, я тогда уже умел читать на церковно-славянском языке. Карп Никифорович показал нам тетрадку, куда он записывал свои размышления о Боге. Мне запомнилась его первая запись: «Вера – дар Божий».

Я фотографировал Карпа Никифоровича во время чтения книги, стараясь не мешать ему...

 

Мария Григорьевна с Маргаритом, село Чёрное, 1988 

 

Село Пустынь, Коровы, 1996 

 

Настасья Амбросимовна, Шахунья, 1988 

 

Отражение. Река Керженец, 1986

 

 

Панкратий Ермилович Матвеев, Пустынь, 1996  

Житель села Пустынь Арзамасского района Нижегородской области. 

«Лесной человек», «Панкратушка», так любовно называют его в деревне односельчане. Старый веры человек. Родился и прожил всю жизнь в родном селе. 

По молодости работал в колхозе. Знаток и любитель природы: леса, окружающие деревню, знает лучше всех. По «короткой» дороге, напрямик через леса доходил пешком до Нижнего Новгорода, а это километров эдак 100 - 110 – за два дня справлялся. «Так недалёко же», – говорит Панкратий, усмехаясь. 

Работал на лесозаготовках. Лес и сейчас его «кормит» – грибы, ягоды, травы....

А кто первый в деревне заготовил дрова на зиму – конечно, Панкратий. У кого самые аккуратные поленницы перед домом стоят – у Панкратия. Кто помогает по первому зову – опять же он, Панкратий. 

Хозяйственный. Крестьянский двор, как у всех: корова, телёнок, куры, гуси, огород, где всё растёт – картошка, свёкла, морковь, томаты, лук, укроп, петрушка, огурцы.... 

Как мы познакомились. Это было летом 1996. Мы жили в «студенческом городке» на биостанции Нижегородского Университета, на берегу озера. Каждый день после завтрака мы шли в деревню на съёмку: знакомились с местностью, разговаривали с жителями деревни. Нас даже приняли за газетчиков, собирающих материал для публикации о жизни деревни.

Однажды директор биостанции Бенедиктович сказал нам: «Ребята, я хочу вас познакомить с очень интересным стариком - Панкратием Матвеевым. Крепкий такой мужичок. И причёску он носит, как крестьяне в ХIХ веке, под горшок стрижется. Только я с ним должен предварительно переговорить, что вы к нему придёте и будете фотографировать». 

Надо сказать, что старообрядцы не очень-то жалуют «человека с камерой». 

В назначенный день мы пошли к Панкратию. Нас встретил человек небольшого роста с недоверчивым выражением лица (даже недовольным, мол, чего пришли?). Обстановку немного «разрядил» сосед, засуетился как-то по-доброму и сказал Панкратию, что «людей надо уважить, пришли специально тебя фотографировать, ты бы переоделся, а я тебе новые лапти принесу, они у меня на стенке, на гвоздике висят». Панкратий резко оборвал: «Не надо никаких лаптей. Сниматься не буду!» Но сосед продолжал «уламывать» непокорного старика, и только последний довод, что, мол, на память детям и внукам останется, подействовал безоговорочно. «Делайте, что хотите!», - сказал Панкратий и пошёл в дом переодеваться. Васса Васильевна, жена его, сказала: «Прицеси волосы-то», на что Панкратий ответил: «И так сойдёт!». Он был недоволен тем, что вокруг него столько суеты развели. 

Сел на ступеньки своего дома, строго так посмотрел – насупленные брови, сдвинутые к переносице, отчего морщины его стали ещё глубже. Ну вылитый Емелька Пугачёв! И Лев сделал несколько кадров....

Мы вернулись в город, чтобы обработать отснятый материал, взять новый запас плёнки и напечатать фотографии. 

Через неделю вернулись в Пустынь с «подарками» - везли фотографии всем, кого фотографировали. 

Нас ждали в деревне, как старых и добрых знакомых. Было приятно услышать вопрос уже в автобусе, в котором мы ехали в Пустынь: «Куда же вы пропали, целую неделю вас не видели?». Мы ответили, что были в городе, печатали фотографии. 

Пошли к Панкратию. Дни стояли на редкость тёплые и сухие, деревенские заготавливали сено, Панкратий с Вассой сгребали высушенное сено в небольшой стог. Мы подошли, поздоровались и сказали, что привезли фотографии. Панкратий подошёл к нам, взял их аккуратно и как дорогую реликвию понёс на вытянутых руках. «Погляди, старуха, у меня таких в жизни не было!». 

После этого мы стали дорогими и желанными гостями – в избу нас позвали, травяным чаем напоили. Разговорились. Панкратий расспрашивал, что мы за люди, откуда приехали, чем занимаемся; а потом и о своей жизни рассказал, о детях и внуках, которых он со своей женой Вассой Васильевной воспитали. Говорил Панкратий по-особому, приятно «цокая» («целовек», «сцастье», «цуть-цуть») - говор такой в местности этой, да ещё в соседней Наумовке так говорят. 

Дети получили образование в городе: сын работает инженером, дочь – учительница математики, внуки – школьники. Рады старики, когда дети приезжают в отчий дом. 

И перед нами предстал совсем другой человек. Лев попросил Панкратия сесть около русской печки, белой, нарядной, Васса недавно её побелила, чтобы сфотографировать его. Возражений не было. И смотрел он спокойно, по-доброму. 

Р.S. Последний раз мы встречались со стариками в декабре 1998 года. Васса Васильевна болела (совсем ревматизм замучил), Панкратий хлопотал по хозяйству. 

Живы ли они сейчас, не знаем....

 

 

Васса Абрамовна, Пустынь, 1996

Жили-были старик со старухой... Эта история о Вассе Абрамовне и Прохоре Матвеевиче, которые жили в деревне Старая Пустынь. Дети давно выросли, разъехались по городам, получили образование, профессию, в деревню не вернулись. Вся семья собиралась в родительском доме нечасто. Летом на каникулы приезжали внуки, а их было у Вассы Абрамовны и ее мужа шестеро. Забот прибавлялось, но дом оживал от детских голосов, и Васса Абрамовна была рада своим внукам.

У Прохора Матвеевича был старший брат, Антон Матвеевич, старейший житель деревни, ему уже было под девяносто. Он хорошо знал Святое писание, и с ним можно было побеседовать. Прохор Матвеевич проводил меня к нему. Но старик был нездоров, и от беседы с ним, а тем более от фотографирования его пришлось отказаться. Мы вернулись назад. Прохор Матвеевич был человеком суровым, следовал  старым традициям, фотографироваться отказался наотрез, считая это дело большим грехом, да и жене своей строго-настрого запретил. Когда он вышел из горницы на двор, Васса Абрамовна  все-таки осмелилась  спросить, нельзя ли сфотографировать ее, чтобы память внукам осталась, а то ведь фотографий практически нет, а она человек уже старый. Я ответил, что мог бы, но как быть с мужем, ведь он запрещает, недоволен, как бы не было неприятностей. Тогда Васса Абрамовна решительно сказала, что фотографироваться она будет и, если можно, в традиционном костюме. Мы договорились о встрече на следующее утро, когда Прохора не будет дома. На том и расстались.

На следующий день, в условленное время я пришел к Вассе Абрамовне. Она достала из старинного сундука  одежду. Это был сарафан с домотканным поясом, он передавался по наследству от бабушки к внучке, темный атласный головной убор, расшитый золотыми нитками, красивый цветастый платок. Пока я расставлял аппаратуру в комнате, Васса Абрамовна переоделась и  спросила меня, где ей встать. Я обернулся... и увидел счастливого человека. Васса Абрамовна светилась, улыбка не сходила с ее лица.  Я попросил ее встать около икон. И сфотографировал.

Быстро собрав фотоаппаратуру, я пообещал через неделю привезти готовые фотографии. Выходя из дома, я столкнулся с Прохором Матвеевичем. Он все понял.

Только укоризненно посмотрел на меня, но ничего не сказал.

Прошло чуть больше года. Я снова оказался в этих местах и по старой памяти решил навестить всех, кого фотографировал в июле 1996 года.

К сожалению, старики уходили один за другим, вот и Вассы Абрамовны уже не было на этом свете. О ее смерти сообщила мне ее двоюродная сестра Васса Васильевна. «Мы обе Вассы, только я – Васильевна, а она – Абрамовна», - любила повторять сестра. Я пошел к дому Прохора Матвеевича. Он подметал двор. Увидев меня, он оставил работу и пошел навстречу. Мы сели на скамейку. Я выразил ему соболезнование. Прохор заплакал и сказал: «Какой я был глупый, что запрещал Вассе фотографироваться. Благодаря Вам осталась память, память для всех. Спаси Христос».

 

Купающиеся коровы, село Пустынь, 1998 

 

Фаттей Григорьевич, село Ковакса, 1992 

 

Старушка, Воскресенск, 1989

 

Павел с козой, село Пустынь, 1996 

 

 

Ирина Лупановна, Пустынь, 1996

Когда я приехал в Пустынь, мне посоветовали познакомиться с удивительной женщиной Ириной Лупановной Кабановой, наставницей старообрядцев. Редко встречаемое отчество Лупановна, откуда-то  из далекого 19 века, настроило меня увидеть женщину преклонных лет, сильную, высокую, седовласую. Но насколько было мое изумление, когда на пороге дома предстала совсем нестарая, невысокая, худощавая, с улыбкой на лице женщина, которая не просто говорила, а сыпала прибаутками, забавно перекатывая слова как камешки, на местном диалекте. Узнав, кто я и с какой целью нахожусь в деревне, пригласила к себе в дом, угостила травяным чаем, показала все свое хозяйство – огород, хлев, курятник. Я спросил у нее разрешения на съемку. Ирина Лупановна легко согласилась. И мы условились с ней встретиться через день. Шел сенокос, и работы у деревенского жителя было много.

В условленный день я пришел к ней уже с фотоаппаратурой. Ирина Лупановна провела меня в самую большую на три окна комнату. Здесь было светло, и я решил использовать только дневной свет из окна. Сделал несколько снимков в традиционном сарафане и платке. Постепенно разговорились, и Ирина Лупановна рассказала о своей семье, в которой она выросла, о горячо любимом отце Лупане, который был до конца жизни предан старой вере и служил наставником общины. За веру и крест готов был отдать свою жизнь. О том, что произошло с ним в 1937 году, Ирина узнала от него уже много лет спустя. Ведь в том страшном 37-м, когда чекисты арестовали отца, ей не было и года.

 «За отцом пришли ночью, - рассказывала Ирина Лупановна, - велели собираться и увезли его в райцентр, на допрос. Сколько он там пробыл, не знаю, но вот однажды на очередном допросе у следователя его заставили раздеться и снять нательный крест, на что отец ответил, что его могут даже лишить жизни, но крест останется с ним. Крест нательный хранил его и потом, во время войны, которую он прошел без ранений и увечий». Ирина Лупановна прикрыла глаза...  и в этот момент я ее сфотографировал.

 

Старик, закрытый книгой. Воскресенск, 1990 

 

Телега. Село Пустынь, 1996

 

 

Африкан[1] Иванович Мокроусов и его корова, Сейма, 1992

Первая моя встреча с Африканом Ивановичем Мокроусовым состоялась в 1990 году, когда я вместе с группой научных сотрудников Нижегородского университета приехал в г. Володарск. Африкан Иванович был известен в округе. Его любили и почитали за преданность  вере отцов и дедов – старообрядцев, он был добрый, щедрый, трудолюбивый, хозяйственный человек. Встретил нас Африкан радушно. Это был высокий, крепкий мужчина с окладистой бородой. Он был спокоен и сдержан. Сразу чувствовалось, что этот человек сильный и независимый. Африкан Иванович провел нас в моленную, которая находилась на втором этаже его добротного деревянного дома. Он показал нам иконостас и старинные рукописные книги XVIII-XIX веков, лестовки, церковную утварь, оставшиеся ему от прадеда Андрея Григорьевича Капитанова, который  в 1870 году в Передельнове (старое название Володарска) поставил моленную для старообрядцев. «Цепляюсь я за корни стары...», - говорил Африкан Иванович.

Мне он был очень симпатичен, и я приезжал к нему много раз, фотографировал его и его семью. Этот снимок был сделан в 1992 году на хозяйственном дворе. 

В разговоре со мной Африкан Иванович никогда не жаловался, не сетовал на трудности, которые пришлось ему пережить. Только спустя много лет, уже после смерти Африкана Ивановича, я узнал некоторые подробности его жизни из статьи главного редактора газеты «Старообрядец» Сергея Рудакова: 

«Если бы не система подавления всякого самостоятельного хозяйствования, господствовавшая в нашей стране с начала 1930-х годов, то быть бы Африкану вторым Бугровым*1. ...С одиннадцатилетнего возраста Африкан начал работать на колхозной конюшне, вся жизнь в трудах да заботах. Путь наверх при всей его неуемности, при всем его трудолюбии был закрыт — по всей округе было известно, что Африкан — верующий. Восемь лет он проработал председателем сельхозартели и то сняли с должности за моление... 

Из воспоминаний Африкана: «А в 1963 году я попал под раскулачивание. Все у меня отобрали и присудили 14 тысяч штрафа (машина стоила тогда 3,5 тысячи). Шесть судов было, и на последнем, шестом, присудили половину. Все я продал, что было, и одежу, и скотину. Хорошо еще тетки мои помогли (у них на смерть лежало). Уплатил я 7 тысяч 200 рублей. За что? Не знаю. На суде говорили: за то, что было две коровы да телка, да 12 овец, да 14 ульев, да 50 рам, да 40 куриц». 

Суды и штрафы не смогли сломить стремления Африкана к хозяйственной самостоятельности. В то время, когда окрестные мужики давно махнули рукой на хозяйство, нанялись работать на государство, а многие просто спились, Африкан до смерти держал корову, телку, выращивал на продажу рассаду помидоров. В последние годы приходилось ему нанимать работников, у самого силы были уже не те, одолевали болезни, ноги отказывали».

Умер Африкан Иванович в 2002 году.

*1 У Николая Александровича Бугрова (1837-1911), известного всей России хлебопромышленника, купца, финансиста и мецената служили управляющими многочисленные родственники Африкана, а его родной дедушка был у Бугрова крупчатником – строителем крупичатых (*2) мельниц.

*2  Крупичатая мука - лучшая пшеничная, белая и самого тонкого размола. 

Толковый словарь Даля

 

 

Африкан Иванович Мокроусов за молитвой, Сейма, 1992

 

Два дерева. Село Пустынь, 1986

 

Община после моления. Село Пустынь, 1998

 

            В 2004 году у меня прошла выставка на "Форуме Льва Копелева" в Кёльне 

 

Выставка по старообрядчеству, Кёльн 2004

Фото: Ибо Минссен 

 

К фотовыставке

"Портреты и пейзажи"

Льва Зильбера

"Старообрядцы из Нижегородской области"

с 9 января по 7 февраля 2020 на Теологическом факультете города Падерборн

 

Теологический факультет Падерборна

 

"Старик" в "Галерее одной картины"

 

С работой «Старик, закрытый книгой» оснабрюкского фотографа Льва Зильбера Епархиальный Музей Оснабрюка продолжает свой проект «Галерея одной картины». Портрет был создан в июле 1990 года во время экспедиции к старообрядцам в СССР.

Выбор был сделан епископом Францом-Йозефом Боде в качестве внешнего куратора.

Лев Зильбер (справа) и епископ Франц-Йозеф Боде вместе представляют фотографию «Старик, закрытый книгой», которую фотограф напечатал на баритовой бумаге химическим способом.

 

Проект "Выставка одной картины" 19 мая 2021 года 

 

Епископ Франц-Йозеф Боде (слева) и фотограф Лев Зильбер

© Urheberrecht. Alle Rechte vorbehalten. 

Wir benötigen Ihre Zustimmung zum Laden der Übersetzungen

Wir nutzen einen Drittanbieter-Service, um den Inhalt der Website zu übersetzen, der möglicherweise Daten über Ihre Aktivitäten sammelt. Bitte überprüfen Sie die Details in der Datenschutzerklärung und akzeptieren Sie den Dienst, um die Übersetzungen zu sehen.